4. Преступления страсти

Отправлено lesh от

"Изнасилование по закону" и отрицание женского желания

Я на самом деле не думаю, что было совершено преступление. Два человека любили друг друга, и родители встряли, чтобы помешать этому.
Хезер Ковальски, "потерпевшая", Соединенные Штаты против Дилана Хили


В апреле 1997 года
Роберт Ковальски вылетел в Нью-Йорк из Потакета, штат Род-Айленд, чтобы принять участие в "Шоу Мори Повича". Его жена Полина ждала дома у телефона, по которому Пович должен был ее интервьюировать. Ковальские были родителями трех подростков. Их младший ребенок и единственная дочь тринадцатилетняя Хезер уже три недели как пропала вместе со своим двадцатиоднолетним бойфрендом. "Если бы Хезер могла позвонить домой, она бы позвонила", - настаивал Роберт, который, как сообщали газеты, был в командировке в то время, когда Хезер сбежала из дому.

Ковальские рассказывали, что они не позволяли Хезер встречаться с молодыми людьми. Годом ранее, когда они узнали, что она общается с мальчиками в чате, Роберт прекратил семейную подписку на "Америку Онлайн". Но вскоре Хезер была снова в чате, используя аккаунт подруги, и в феврале познакомилась там с неким парнем по имени Дилан Хили. Дилан жил всего в десяти минутах езды от нее, в Провиденсе. Пять дней спустя они встретились, и Дилан начал преданно ухаживать за ней, покупая ей ювелирные изделия и плюшевых зверушек, часто звоня ей домой по телефону. Когда Ковальские узнали, сколько лет Дилану, как они позже сообщили газетам, они запретили ей встречаться с ним.

Но страсть любит препятствия, и влюбленные упорствовали. Хезер с подругами придумывали способы, как ускользать из-под родительского надзора. "Следующий раз, когда позвонишь мне домой и папа спросит, кто ты такой, скажи, что ты Патрик из "Хаскиз". ОК? ОК!" - писала она Дилану. Когда звонить домой стало невозможно, он дал ей пейджер и сотовый телефон. Он звонил в школу Хезер, где она была отличницей, и, выдавая себя за ее отца, просил отпустить ее с уроков, откуда она шла прямо к нему на квартиру. Там они разговаривали, смотрели телевизор, ели что-нибудь вкусненькое и занимались любовью.

Ковальские заявили на Дилана в полицию, которая предъявила ему обвинение в создании помех родительскому попечению, что является мисдиминором (мисдиминор - легкое преступление, наказуемое лишением свободы на срок не более года либо штрафом - прим. перев.), и отпустила под залог, приказав воздерживаться от встреч с Хезер. Та явилась на слушание по его делу, нарушив прямой запрет матери, и плакала в зале суда. Они продолжали встречаться. Ковальские, как можно себе вообразить, уже не зная, что с этим делать, добились судебного запрета на общение Дилана с Хезер. "Я не могу поверить, насколько все становится плохо, - писала Хезер Дилану 23 марта. - Всё, чего мы хотим, - быть вместе. Разве мы просим многого?! Я тебя так , я просто не хочу тебя терять".

Два дня спустя Дилан забрал Хезер с остановки школьного автобуса, как обычно. Он ей не угрожал, не принуждал, и позже, когда полиция объявила ее в розыск, она считалась сбежавшей из дому, а не жертвой похищения. Он же был беглым преступником, нарушившим условия освобождения под залог и запрет на общение. Уже после того как парочка исчезла, полиция возбудила против него новое дело по обвинению в восьми актах квалифицирующегося как фелония "сексуального нападения на несовершеннолетнюю": "изнасилования по закону".

С 25 марта по 19 апреля, которое оказалось следующим днем после передачи Мори Повича, Хезер и Дилан путешествовали по Род-Айленду, Нью-Гемпширу и Массачусетсу в его неоново-зеленом джипе "Рэнглер". Они останавливались в прибрежном мотеле, брали напрокат видео, пробовали блюда экзотических кухонь (особенно им понравилась индийская еда), а когда денег осталось мало, перебивались пресными хлебцами и подливкой в кафе для дальнобойщиков. Разглядывая дома, мимо которых проезжали, они фантазировали о том, как поженятся, родят детей и будут жить долго и счастливо. В последний день в Потакете кто-то заметил нервного молодого человека, пытающегося обналичить в одном из банков чек, который он украл из спальни своей матери. Рядом с банком был обнаружен неоново-зеленый джип "Рэнглер" с девочкой-подростком внутри. Последовал звонок в полицию. Последние слова, которые Хезер сказала Дилану: "Копы идут за нами".

Неудивительно, что их узнали. Эта история освещалась почти ежедневно в местных газетах, местными радио- и телестанциями, а также бостонскими СМИ. "Ю-Эс-Эй Тудей" и газеты по всей стране затем последовали их примеру. ФБР вывесило на своем сайте объявление "Внимание: преступление/Пропавший человек" с изображением широкой белозубой улыбки Хезер в окружении льняных волос, а также другое объявление под заголовком "Разыскивается ФБР" с изображением Дилана и подписью "вооружен и опасен", хотя он совсем не был вооружен и вряд ли был опасен, если не считать тавтологии, что он был опасен, потому что закон говорит, что секс опасен для несовершеннолетних. Благодаря глубоко посаженным темным глазам и пухлому личику он выглядел даже моложе, чем она, почти как щеночек. "Ангелы-хранители" развесили свои листовки с объявлением о пропаже человека на всех остановках общественного транспорта в Бостоне и его окрестностях, а "КиберАнгелы" - онлайновое подразделение этой добровольческой гражданской армии по борьбе с преступностью - разместили его на своем сайте под впечатляющим заголовком "ЦАРЬ ХРИСТОС ПОСЫЛАЕТ МОЛИТВУ И РОЗЫСК ПРОПАВШЕГО ПОДРОСТКА" ("Царь Христос" - название церкви, прихожанами которой были Ковальские). Когда был показан сюжет в передаче Повича, посыпались телефонные звонки о том, что их якобы видели аж в Луизиане. Должен был быть сюжет и в "Самых разыскиваемых в Америке", но Хезер вернулась домой раньше того дня, на который был запланирован показ.

Дилана в итоге приговорили к тюрьме на срок от двенадцати до двадцати четырех лет по совокупности обвинений в федеральных и штатных преступлениях. Он получил пожизненный запрет на общение с Хезер.

Откуда столько внимания к одной девочке, из тысяч, сбегающих из дому каждый год? Для СМИ и горожан, прокуроров и полиции, для родителей Хезер и судей два факта отличали эту парочку от остальных: их возраст - она в самом начале ранней юности, он в начале взрослого возраста - и утверждение, что она была "заманена по Интернету".

Последнее было просто чудесным материалом для СМИ. "Семьи, которые разодрал в клочья Интернет! - так объявил свой сегмент о Ковальских Пович, придавая телепередаче ее типично гиперболическую силу. - Я имею в виду, он здесь, он вокруг нас, он - везде!" Для прокуроров, которые, судя по всему, были полны решимости послать сигнал другим онлайновым негодяям, Дилан был как нельзя кстати в качестве показательного примера. "Проблема данного случая - в использовании компьютеров сексуальными хищниками для эксплуатации детей, - заявил федеральный прокурор Арнольд Хафтейлен, отвечая на вопросы репортеров со ступенек здания федерального суда после вынесения приговора Дилану. - В Интернете - там просто эпидемия хищников". Адвокат Дилана неоднократно заявлял, что, если бы эти молодые люди познакомились не в онлайне, не было бы такой шумихи, и его клиент отделался бы гораздо более мягким приговором.

Зона опасности

"Точно так же, как вы не позволили бы вашему ребенку играть одному в городском парке три часа подряд, - предупреждал некий сержант полиции читательниц одного из женских журналов, - вам не следует позволять ему играть одному в Интернете". Но такие предупреждения звучат иронично, потому что они теряют всякий смысл, как только ребенок становится достаточно взрослым, чтобы считать, что он лучше знает, где и с кем ему играть. Ибо если вашему "ребенку" тринадцать или четырнадцать, он, вероятнее всего, будет играть один в городском парке, вполне возможно с друзьями, которых вы не знаете и которых вовсе не обязательно одобрили бы, если бы узнали. Подростки, у которых есть деньги, колеса и желания, требующие удовлетворения, всегда находятся в движении между домом и улицей, между детством и взрослостью. А "опасность", как пишет антрополог Мэри Дуглас, "лежит в переходных состояниях".

Законы о возрасте согласия, которые берут свое начало в британских Вестминстерских статутах конца тринадцатого века, являются попыткой внести безопасность в эту зону опасности путем прочерчивания четкой линии между детством и взрослостью и криминализации, в "изнасиловании по закону", нарушения взрослым этой линии. Закон полагает младшую партнершу категорически неспособной сказать "да" или "нет" сексу. Поскольку она по определению бессильна - как лично, так и юридически - сопротивляться либо добровольно отдать свою "добродетель", государство, которое видит свой интерес в том, чтобы хранить эту добродетель, сопротивляется за нее.

Хотя теперь мы считаем чем-то само собой разумеющимся, что такие законы основаны на принципе, что несовершеннолетние имеют особое право на защиту, первоначально объектом защиты был не сам ребенок, а ее девственность, которая считалась собственностью отца. "Жертва" всегда была женского пола, и даже в 1981 году Верховный суд подтвердил конституционность криминализации секса с девочками при отсутствии криминализации секса с мальчиками. Верховные судьи отметили больший риск секса для девочки, связанный с возможностью беременности, но не бОльшую дискриминацию девочки, заключающуюся в том, что она полагается никогда не желающей секса. Несколько лет назад законы штатов стали включать и мальчиков как потенциальных жертв "изнасилования по закону". Но, частично потому, что молодым женщинам столь свойственно заниматься сексом с мужчинами, которые старше их как минимум на три года, частично потому, что уголовные дела за "изнасилование по закону" часто возбуждаются по поводу беременности, в огромном большинстве таких дел речь идет об отношениях взрослого мужчины с несовершеннолетней женского пола. Далее по списку идут добровольные гомосексуальные отношения между мужчинами и несовершеннолетними мужского пола, которые, возможно, рассматриваются нашей культурой как феминизированные.

Закон кодифицирует живучую сексистскую идею: что в сексуальных отношениях есть только один желающий партнер - мужчина. На романтическом языке мы называем его соблазнителем, а ее совращенной, или падшей, женщиной; на современной помеси готической метафоры с социобиологическим жаргоном он хищник, она добыча; на юридическом языке он преступник, она жертва. Во всех трех вариантах один виноват, вторая невинна. Возраст, особенно когда разница в возрасте между партнерами невелика, часто служит подменой других презумпций относительно пола. Мужчине позволяется желать, но также он подозревается в том, что сексуально хищен по своей мужской природе и поэтому заслуживает морального осуждения. Если он старше, он заслуживает уголовного осуждения.

Конечно, молодых женщин насилуют: почти все жертвы изнасилований - женского пола, а более половины жертв изнасилований в стране - моложе восемнадцати лет, по данным Министерства юстиции. Чем моложе девушка и чем больше разница в возрасте между ней и ее старшим партнером мужского пола, тем больше вероятность, что она чувствует принуждение к тому, чтобы согласиться на половое сношение с ним, во всяком случае в первый раз.

Однако "изнасилование по закону" - это не тот секс, жертва которого говорит, что не хотела его. Это тот секс, которого она хотела, но про который взрослые считают, что она только думала, что хотела, потому что слишком мала, чтобы знать, что не хотела. Тем не менее девочки-подростки упорствуют в том, чтобы выражать свои собственные желания. "Если он виноват, то и я виновата", - заявила своим родителям одна шестнадцатилетняя из Эль-Пасо, когда те пригрозили донести в полицию на ее двадцатилетнего бойфренда, о чем она поведала в разговоре со мной. Поскольку успех уголовного дела в суде зависит от согласия "жертвы" свидетельствовать против своего любовника, что среди подростков весьма редко встречается, многие прокуроры признают, что понятие-оксюморон "изнасилование по согласию" делает преследование, а тем более выигрыш таких дел крайне проблематичным занятием.

"Интернетный Ромео" и Джульетта, лишенная вожделения

История Дилана и Хезер в точности соответствовала культурным кодам, вписанным в закон, как, впрочем, и заключенным в них противоречиям. Не было сомнений в том, что Дилан совершил преступление как взрослый, но действовал он, как подросток: алчущий, импульсивный, безответственный, отчаянный. Хезер, которая тогда училась в восьмом классе, вела себя, именно как агрессивно-вызывающий младший подросток: не слушалась родителей, прогуливала школу и сбежала из дому. Тем не менее с Диланом она сотрудничала в нарушении закона. И она делала то, что делают взрослые: занималась сексом.

Помимо этого и помимо предыстории Дилана и описаний семьи Хезер в распоряжении СМИ было очень мало сведений как о нем, так и о ней, либо не было вовсе. Его семья избегала общения с прессой, а ее семья признавала, что не знала о нем практически ничего. Не имея фактов, СМИ пересказывали мелодраму о "девочке, заманенной по Интернету", в чем им помогала семья Хезер. Полиция рассказывала сюжет триллера, с хорошими парнями и плохими парнями и насилием, выскакивающим из-за каждого угла.

Дилана обычно называли по фамилии ("Хили"), Хезер - по имени ("Хезер"); его называли "мужчиной", ее - "девочкой". Даже когда их обоих называли по фамилиям, он был активной стороной, она - пассивной: "Хили уговорил Ковальски встретиться с ним лично," - писал один из репортеров. Пресса окрестила Дилана "интернетным Ромео". Роб Ковальски характеризовал его как "Свенгали" (гипнотизер из романа Дж. Дюморье "Трильби" - прим. перев.). "Я теперь думаю, что Хезер стала жертвой некоей психологической и эмоциональной манипуляции, произошедшей за очень короткое время, - сказал ее отец на передаче Повича. - Так что, по моему мнению, она могла сбежать с этим типом по собственной воле, но на каком-то этапе ее свободная воля была утеряна, она этого может даже не осознавать". Полина сказала "Ассошиейтед пресс", что Дилан "промыл мозги" ее дочери.

Местная пресса намекала на "темное" прошлое Дилана, писала о двоих его детях, которым тогда было два и пять лет, рожденных "вне брака", и цитировала их матерей, которые обвиняли его в "контролирующем" и "абузивном" поведении. Одна из них добилась в суде приказа о запрете на общение против него. Также утверждалось, что он предложил двум девушкам-подросткам деньги, чтобы те занялись с ним сексом в номере мотеля. Когда они отказались, как утверждала полиция, он стал звонить им по телефону и послал одной из них электронное письмо угрожающего содержания. Сам Дилан эти обвинения отрицал.

Эти сомнительные и оспариваемые факты использовались для того, чтобы навлечь подозрения на другие факты, которые были бесспорны. Как только было обнародовано его "полицейское досье", явно робкий "компьютерный ботаник" тут же превратился в "якобы робкого "компьютерного ботаника"". Пресса последовательно при помощи инсинуаций преувеличивала и без того длинный список предъявленных ему уголовных обвинений. "Хили также обвиняется в восьми случаях изнасилования в Провиденсе и трех случаях создания помех родительскому попечению в Потакете", - сообщали газеты в конце материала о том, что ему предъявлены обвинения в федеральных преступлениях, что звучало, как описание серийного насильника. Умолчали они о том, что все эти обвинения были за добровольные отношения с одним-единственным человеком - Хезер Ковальски.

Обратно пропорциональны злодейству и коварству персонажа мужского пола в мелодраме "Девочка, заманенная по Интернету" были невинность и неискушенность персонажа женского пола. "Она еще маленькая девочка. Она нуждается в заботе, как маленькая девочка", - описывал Роб Ковальски свою дочь Повичу. "Она пошла с ним добровольно, - заявил "Бостон Глоб" шестнадцатилетний брат Хезер Джейсон. - Ну, добровольно в том смысле, как пятилетняя выходит из детсада, а тут подваливает взрослый мужик в фургоне и предлагает леденец на палочке".

Для старших членов семьи вожделение Хезер было ошибкой, недоразумением, как и ее любовь к Дилану, о которой она рассказывала своим подругам. "Я не думаю, что тринадцатилетняя что-либо знает о любви, - сказала ее мать Полина Ковальски. - Я думаю, она оглупела от детской влюбленности и счастлива тем, что ей оказывают внимание". Пович назвал Хезер и другую, четырнадцатилетнюю, пропавшую под Рождество вместе с ушедшим в самоволку двадцатидвухлетним служащим ВВС, "двумя детьми ... которыми сманипулировали и выманили из дома по Интернету мужчины старшего возраста". А местная пресса раз за разом возвращалась к заезженным фразам о детскости Хезер: о плюшевом мишке, которого ей подарил Дилан, о мягкой игрушке, которую "прижимала" одна из ее подружек, собравшихся, чтобы торжественно встретить ее по возвращении.

Во время ее отсутствия Роб и Полина подчеркивали, какая она была всегда хорошая и нормальная. "Она всегда вела себя лучше всех, у нее всегда были самые лучшие отметки, всегда самая вежливая была. Когда надо было дома прибрать, всегда работала вместе с матерью", - поведал ее отец, обрисовав модель идеальной женственности и одновременно невольно дав взглянуть на свою собственную роль и роль сына (или отсутствие оной) в поддержании домашнего порядка. Вкусы и интересы Хезер были также "типичны" для девочки: любила ходить по магазинам, тусоваться с подружками и смотреть "Беверли-Хиллз 90210", по словам матери. Еще и играла на трубе в оркестре - занятие, уже не столь типичное для женщин.

Когда она вернулась, было сделано все возможное, чтобы уберечь этот образ, и семейство, непосредственно перед тем красовавшееся по телевизору на всю страну, позаботилось о сохранении "прайвеси" своей дочери. Она появилась перед телекамерами всего один раз на несколько минут, окруженная матерью, двумя братьями и лучшей подругой Дженнифер Бордо, которой было пятнадцать. "Я знаю, что то, что я сделала, неправильно, и я не хочу, чтобы кто-нибудь другой это делал, потому что научилась на своей ошибке", - смущенно продекламировала она, подавляя непроизвольное хихиканье. На вопрос, что она делала с Диланом двадцать два дня подряд, ответила: "Мы смотрели телевизор и спали". Занимались ли сексом - об этом не упомянула.

Это было последнее, что пресса услышала от Хезер. На судебном заседании, на котором был вынесен приговор Дилану, ее семья окружила ее плотной фалангой. Телефоны ее родителей в справочниках не значатся. Я писала ей дважды, но она не ответила.

В конечном итоге, вероятно, эта незаполненность [ее образа] послужила мелодраме лучше, чем если бы публике позволили с ней познакомиться. В повести о "Девочке, заманенной по Интернету" и в законе невинный ребенок определяется именно своей пустотой, ничтожностью, тем шаблоном, в который другие могут вписывать пассивность, наивность и лишенность всякого вожделения.

Реальные люди

Любой, кто копнул бы глубже, немедленно обнаружил бы, что Дилан и Хезер были сложнее, а их история - гораздо неоднозначнее, менее драматична и более печальна, чем это представляла пресса. Несмотря на девятилетнюю разницу в календарном возрасте, эти молодые люди были, судя по всему, ближе друг к другу в эмоциональном и интеллектуальном плане. Дилан жил самостоятельно, но его квартира оплачивалась из доверительного фонда, оставленного его отцом, который покончил жизнь самоубийством. Дилан не закончил школу и не мог удержаться на работе, потому что страдал клинической агорафобией (его доктор сказал ему, что у него "социальные фобии"), а также обсессивно-компульсивным синдромом и хронической депрессией. Дилан, по словам его матери Лоры Бартон, всегда был "хрупок". (В настоящее время он принимает лекарства от беспокойства и обсессивного расстройства, но, когда я навестила его в тюрьме, он сказал, что в депрессии и почти ни с кем не разговаривает. Он, как мне кажется, всю свою обсессивность вложил в фанатичный проект "выжать" вегетарианскую диету из тюремной столовки и автоматов, продающих "мусорную" еду. В результате чего с момента ареста похудел на двадцать фунтов.) Его "камикадзевское" понятие об истинной любви было почерпнуто из телепередач, кинофильмов и комиксов. Своими эмоциональными и образовательными ограничениями, которые он описал в длинном заявлении, зачитанном его адвокатом перед вынесением приговора, Дилан был подобен большинству других мужчин, находящихся в сексуальных связях с младшими девочками-подростками, как утверждают психологи. Своей честной любовью, по словам прокуроров, он напоминал других мужчин его возраста в подобных связях. Как и у его собратьев, незрелость Дилана и его недостаточная способность зарабатывать могли делать его менее привлекательным для взрослых женщин. Но он был шикарным и искушенным для девочек, таких как Хезер. Во всяком случае у него была машина, деньги и право покупать пиво и сигареты.

Возможно, из-за психологических проблем, которые он описал на восьми страницах в своем заявлении суду, Дилан не был особенно разумным или ответственным молодым человеком. Но его преступления не были насильственными. И хотя история его жизни не изобилует нежными или зрелыми отношениями с женщинами, не описывает она и "хищника". И уж никоим образом не назовешь его "педофилом". Одна из его бывших подруг была на год младше него; другая была старше. Что же касается Хезер, "важным различием было то, сбежал ли он с тринадцатилетней потому, что его тянуло на маленьких девочек, или потому что он неловко чувствовал себя со сверстницами", - прокомментировал его адвокат, говоря, что имело место второе. В своем заявлении Дилан подтвердил это впечатление: "юность [Хезер] позволила мне преодолеть мои страхи", - написал он.

Да и Хезер не была той плоской фоткой чистого агнца, которая красовалась на первых полосах газет. Совершенно очевидно, что эта вежливая, всегда готовая помочь по дому, прилежная девочка делала все возможное, чтобы одурачить своих родителей и бросить вызов их авторитету и авторитету школы. Позже Полина неуверенно возразила одному из репортеров, что Хезер была, наверное, "довольно необузданная и бунтарская", но, как сказал мне тот репортер после вынесения приговора Дилану, он умолчал об этих ее словах в своей газете. В конце концов, девочка сотрудничала в нарушении федерального закона, чтобы сбежать со своим бойфрендом, хотя, вероятно, слабо представляла себе последствия (по-видимому, ни одному из ребят просто в голову не пришло, что ее родители будут их искать, пока, отходя ко сну в номере мотеля, они не увидели свои лица в одиннадцатичасовых новостях по ТВ). Тем не менее на своей пресс-конференции Хезер не выказала ни угрызений совести, ни сожалений сверх тех слов, которые произнесла. "Очень легкомысленно она относится к той нервотрепке, через которую пропустила свою мать", - сказал мне один из присутствовавших на пресс-конференции репортеров. После своего короткого заявления Хезер ускакала под ручку с подружкой Дженнифер, смеясь вместе с ней.

По ее хорошо написанным письмам к Дилану видно, что Хезер была девушкой, хорошо умеющей выражать свои мысли и чувства, взрослой для своего возраста. И, хотя ее родители и судья называли это "щенячьей любовью", она совершенно определенно была влюблена в Дилана. Но также она была и по-детски глупой, капризной и подверженной переменам настроения. "График" переписки с Диланом с ее стороны показывает пики и провалы, сражения, периодически сменяющиеся примирениями. В какой-то момент газетные сообщения о прежних любовных связях и детях Дилана, по-видимому, настолько ранили ее, что она была готова порвать с ним, потому что он держал эти связи в секрете несмотря на заключенный между ними "пакт" рассказывать друг другу всё. "Ты собирался ждать, пока мы поженимся?" - потребовала она ответа в письме, написанном после его ареста. Но также она и старалась изо всех сохранить к нему доверие. "Мое сердце велит мне забыть об этом. То было в прошлом, то была не я, он действительно меня. А потом мой мозг говорит мне: ты что, охуела, брось этого козла". Но уже в следующем предложении ее романтические мечты перевешивают сомнения. "Я думаю, что самое лучшее время, которое у меня когда-либо было с тобой, - это когда мы были вдали от всех, я смотрела на тебя спящего и думала, какая чудесная у нас когда-нибудь будет жизнь... Я люблю тебя". Она вложила в это письмо маленький камешек и розу. Хезер, кажется, была так же зачарована романтической мелодрамой своих отношений с Диланом, как и ее хроникеры в СМИ.

На большинстве фотографий Хезер она изображена с толстой золотой цепочкой и тонким распятием на шее - и то, и другое ей подарил Дилан. Это сочетание передает то внутреннее противоречие, которое и на самом деле было в ней: она была одновременно жесткой и ранимой, агрессивной и женственной, "плохой" и "хорошей".

Права родителей, ответственности родителей

Другая властная иерархия, поддерживаемая законами о возрасте согласия, - иерархия возраста в семье. Категорически аннулируя право несовершеннолетней соглашаться, закон отдает ее сексуальность в руки взрослых. В тринадцатом веке право отца на девственность дочери было неоспоримым. Она (как и ее мать) была его имуществом, и, если он подозревал кого-то в нарушении владения, то мог потащить виновного к мировому судье, словно конокрада. Сегодня, хотя прокуроры и стараются получить показания девушки против ее бойфренда, они не являются обязательными для выигрыша дела в суде. Закон проводит различие между желанием заняться сексом и информированным согласием, а, поскольку несовершеннолетний по закону является "неинформированным", то достаточно доказать, что он или она занялся (занялась) сексом со взрослым партнером - и обвинительный приговор обеспечен. Разбирательство может быть инициировано теми людьми, которых больше всех задевают такие отношения: по данным прокуроров, почти две трети заявлений в полицию о незаконном сексе с несовершеннолетними поступают от их родителей. Закон дает родителям огромную власть: они могут, по сути, посадить молодого человека своей дочери за решетку.

Конечно, родители ответственны за то, чтобы направлять своих чад в сторону безопасных отношений и подальше от небезопасных, по мере возможности, что для многих означает отговаривание или запрещение любовных связей со значительно старшими людьми. Но не все семьи одинаковы. Одна женщина, теперь сама мать подростка, рассказала мне о продолжавшихся четыре года отношениях, которые у нее начались в шестнадцать лет с мужчиной, который был старше на десятилетие. Ее мать "сошла с ума", когда узнала, но в конце концов полюбила этого человека и с радостью приняла в свою семью. В другом сценарии родительская забота и совет могут отсутствовать в семье напрочь, что само по себе способно толкнуть девушку в объятия старшего мужчины, который в таком случае может сыграть в ее жизни "квазиродительскую" роль. В конце 1990-х годов социальный психолог Линн Филлипс проинтервьюировала 127 жительниц Нью-Джерси, которые, будучи несовершеннолетними, состояли в сексуальных связях со взрослыми в тот момент или когда-либо в предшествующей жизни. Одна из них, шестнадцатилетняя Джилл, была немного недовольна своим тридцатитрехлетним любовником Карлосом, потому что он был строг и в то же время эмоционален, принимал за нее все решения и контролировал каждый шаг. Но она принимала это его отеческое поведение как "крайнюю защиту", оправданную ее возрастом. Более того, Джилл считала, что Карлос "спас ее от жизни, полной всякого рода надругательств, наркотиков и неуспехов в школе, которым попустительствовали ее мать и бабка".

В семье Ковальских, судя по всему, проблема заключалась не в чрезмерной заботе, ни в ее отсутствии, а попросту в том, что семья распадалась на части, едва способная выдержать еще и внешнее давление. На телевидении Роб и Полина были строгой, но любящей и сплоченной парой, и пресса тиражировала сценарий семьи честной, крепкой и как один убитой горем. "Вы сделали всё, что должна делать семья, чтобы уберечь вашу дочь", - Мори Пович вывел голос Полины Ковальски из телефона в эфир. "Правильно", - вставила она, не дождавшись завершения фразы. "...от этого типа".

Однако, по многим признакам, Ковальские не были той всемерно поддерживающей друг друга, тесной ячейкой, которую они изображали на его шоу. На самом деле, как явствует из материалов Главного суда первой инстанции графства Провиденс, Роб и Полина конфликтовали между собой начиная с 1994 года, в июле 1996 года подали на развод и уже разъехались к тому моменту, когда Хезер от них сбежала. Хотя основная масса материалов бракоразводного дела не находится в открытом доступе, ходатайства, относящиеся к вопросу попечения над Хезер, подтверждают рассказ Дилана о том, что ее родители воевали между собой из-за его отношений с ней. Например, Полина утверждала, что Роб "поощрял" Дилана и Хезер тем, что прикрывал их связь и позволял им разговаривать по телефону и встречаться в нарушение "запрета" Полины на эту связь. Еще одно утверждение Полины - что "впоследствии Дилан Хили забирал Хезер из школы, притворяясь ее отцом, просящим отпустить ее с уроков" - подразумевало, что Роб подстрекал - или по крайней мере инспирировал - и это его поведение. Полина просила суд запретить Робу навещать Хезер, но суд прошение не удовлетворил.

Хезер была явно не в ладах с матерью. Маловероятно, чтобы тринадцатилетняя сбежала из дому на три недели "по прихоти", как это утверждала Полина. На своей пресс-конференции Хезер сказала, что не звонила домой, потому что боялась, что ее домашний телефон прослушивается и ее с Диланом найдут. "Я вовсе не была уверена, что хотела вернуться домой прямо тогда", - заявила она. Непосредственно перед их бегством она написала Дилану, как ей плохо дома: "Ты - единственное, что осталось в моей жизни, чтобы я могла не быть несчастной".

Ковальские, судя по всему, рассматривали свою дочь двумя способами: как хрупкую фарфоровую куколку и как непослушного маленького дьявола. Но выглядело это так, будто они были неспособны видеть оба эти образа одновременно. Роб изображал изумление, что девочка, которая, что называется, маршировала под знаменем семьи, вдруг так резко "выскочила из рядов". Еще менее вообразимо, вероятно, было то, что его маленькая девочка так хотела, чтобы ее любил мальчик, что ради этого готова была нарушить закон. В совокупности все это было похоже на вынужденный выбор для Хезер, быть ли ей хорошей девочкой или плохой, и, как это делают многие девочки с незапамятных времен, она выбрала быть плохой. Адвокат Дилана сказал мне: как жаль, что семья не обратилась к психологам, вместо того чтобы бежать со своей фрустрацией к полицейским. Мать Дилана сожалеет о том же: "Если бы только ее родители позвонили мне! Может быть, мы бы все поговорили вместе, и..." Ее голос оборвался. Вместо того, будто порываясь очиститься от всех своих внутрисемейных драных противоречий, "узаконить" свой гнев и страх, Ковальские обратились к закону, который не терпит полутонов.

Но одно дело - раздражение Ковальских и как они обошлись со своей фрустрацией. Совсем другое дело - что сделали полиция и суды, когда получили их случай в свое распоряжение. "Совершенно понятна реакция родителей, которые сходят с ума, если их тринадцатилетняя дочь встречается с двадцатиоднолетним парнем, - сказала Шэрон Лэм, профессор психологии в вермонтском Колледже св. Михаила и автор книги "Проблема с обвинениями: жертвы, виновные и ответственность", когда прочитала черновик этой главы. - Но юридическая система должна же ко всему подходить рационально и справедливо".

К сожалению, законодатели и суды в последние десятилетия ведут себя, словно слетевшие с катушек мамы и папы, поймавшие свою тринадцатилетнюю дочь "с поличным" на кушетке в гостиной. Вдохнув новую жизнь в законы, низводящие консенсуальные уравновешивания любви, похоти, нужды и силы до нападений мерзких хищников из темных закоулков на беспомощных жертв, государственные деятели 1990-х годов все яростнее атаковали сложные социальные проблемы тупым инструментом уголовного закона, вводя в него истерически огромные наказания.

В 1995 году один калифорнийский социолог обнаружил показатель, согласно которому как минимум половина детей, рожденных незамужними матерями-тинейджерами, были зачаты мужчинами старше двадцати лет. И тут вдруг буквально все - от левофеминистской журналистки Кэты Поллит до архиконсервативного Совета семейных исследований - стали кричать "ИЗНАСИЛОВАНИЕ!!!" Американская ассоциация адвокатов сформировала специальный комитет для выработки юридических ответов на эту новооткрытую проблему. Обе политические партии в своих предвыборных платформах 1996 года поклялись атаковать этот вид "злоупотребления детьми", и закон о "реформе" социальных пособий, подписанный президентом Клинтоном в конце его первого срока, призывал "штаты и местные юрисдикции агрессивно проводить в жизнь законы о возрасте согласия", требовал от программ соцобеспечения штатов разработать образовательные программы для правоохранителей, консультантов и педагогов по "проблеме изнасилования по закону" и предписывал генпрокурору США изучить связь между "изнасилованием по закону" и подростковой беременностью, делая при этом основной упор на "хищных старших мужчин". Губернатор Калифорнии Пит Уилсон выделил восемь миллионов долларов из пятидесяти двух миллионов, ассигнованных на программу предотвращения подростковой беременности, для материального поощрения уголовного преследования "совратителей" с целью сократить число несовершеннолетних матерей, получающих детские пособия; Техас, Флорида, Джорджия, Мэриленд и ряд других штатов вскоре последовали примеру Калифорнии. В 1996 году прокурор графства Джем (штат Айдахо) Даглас Вэриер пошел еще дальше: криминализовал весь подростковый секс, приводящий к беременности. Откопав закон 1921 года против блуда (внебрачного секса), предъявил обвинения сразу нескольким беременным девочкам и их бойфрендам.

Калифорнийские данные по взрослым отцам детей несовершеннолетних матерей впоследствии были оспорены экспертами-демографами, которые назвали эти столь разрекламированные цифры завышенными (Lynn M. Phillips, "Recasting Consent: Agency and Victimization in Adult-Teen Relationships," in New Versions of Victims: Feminists Struggle with the Concept, ed. Sharon Lamb (New York: New York University Press, 1999)) и указали на то, что в политических дебатах причины деторождения несовершеннолетними предельно упрощаются, попросту говоря, представляются в ложном свете (Patricia Donovan, "Can Statutory Rape Laws Be Effective in Preventing Adolescent Pregnancy?", Family Planning Perspectives (January/February 1997); см. также: "Issues in Brief: and the Welfare Reform, Marriage, and Sexual Behavior," Alan Guttmacher Institute report, 2000; Kristin Luker, Dubious Conceptions: The Politics of Teenage Pregnancy (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1996)), а новые государственные инициативы не оказывают никакого доказуемого влияния ни на секс как таковой, ни на деторождение как его результат. В опросе, проведенном Американской ассоциацией адвокатов, например, лишь каждый пятый адвокат ответил, что "правовое принуждение мужчин к ответственности [за отношения с несовершеннолетними] путем уголовного преследования и применения законов об алиментах является подходящей реакцией" на подростковую беременность.

Эти законы заставили людей на местах делать извращенный выбор между невыносимыми вариантами. В калифорнийском графстве Ориндж, после того как вступила в действие программа губернатора Уилсона, работники социальных служб штата начали тайно организовывать браки своих беременных подопечных, некоторым из которых было по тринадцать лет, с взрослыми отцами их детей, чтобы предотвратить уголовное преследование, которое иначе разрушило бы эти неповрежденные отношения (Matt Lait, "Orange County Teen Wedding Policy Raises Stir," Los Angeles Times, Orange County Edition, September 2, 1996. Исследователь проблем здравоохранения Лора Линдберг нашла, что такие связи не являются столь неустойчивыми, как некоторые могут подумать. Когда она справилась у пятнадцати-семнадцатилетних матерей, имевших старших партнеров, через 30 месяцев после рождения ребенка об их текущем положении, она нашла, что эти пары по-прежнему близки эмоционально и неразлучны: Laura Duberstein Lindberg et al., "Age Differences between Minors Who Give Birth and Their Adult Partners," Family Planning Perspectives 20 (March/April 1997) - прим. автора). А у предполагаемых "выгодоприобретательниц" подобные законы встретили почти универсальное презрение. "Предположим, [парень] садится в тюрьму, - терпеливо объясняла несовершеннолетняя мать из Сан-Хосе репортеру. - Она не получает никакой поддержки. Она садится на пособие". Когда старшеклассников графства Джем опросили по поводу крестового похода "против блуда", проводимого тамошним прокурором, они охарактеризовали его как нелепую попытку вмешательства в их личную жизнь, не говоря уже о том, что эта попытка, с их точки зрения, была совершенно неспособна предотвратить будущие беременности. Школьники, из которых примерно половина уже имела сексуальный опыт, предложили менее карательную стратегию решения проблемы беременности: в одном опросе 79 процентов заявили, что желают лучшего сексуального образования.

Оказывает ли уголовное преследование за "изнасилование по закону" конструктивный эффект на "виновного", "жертву" или ее семью? Исторически, "по мере того как их традиционные формы [семейного, религиозного и общинного] сексуального регулирования подвергались эрозии, многочисленные родители - иммигранты и урожденные американцы, черные и белые - искали судебного вмешательства, чтобы обуздать своих мятежных дочерей", - пишет историк Мэри Одем, которая изучила судебные дела, проходившие в Калифорнии в 1880-х и 1920-х годах. Но те судебные чиновники не гонялись за торговцами белыми рабынями, умыкнувшими, по мнению родителей, их дочерей; не издавали они и строгих судебных выговоров вроде "слушайся маму и не ходи на танцы". Вместо этого, особенно с наступлением двадцатого века, стереотип сексуально активной девочки как жертвы трансформировался в стереотип ее же как "девиантки" или "делинквентки" (несовершеннолетней преступницы). Суды предъявляли девочкам все больше обвинений в "преждевременной сексуальности" (в занятии сексом или в видимом желании им заниматься) и отправляли в реформатории (исправительные школы), лишая таким образом их семьи столь необходимых им заработков и помощи по дому со стороны дочерей. (Историк Рут Александер нашла такие же неудовлетворительные для семей исходы в исследованных ею делах, проходивших в штате Нью-Йорк в 1930-х и 1940-х годах. Когда подавшие заявление родители узнавали, что обязательный минимальный срок по статье за "неправомерное половое поведение" составляет три года, большинство из них впадали в шок. После чего, в то время как их девочки томились за решеткой в Бедфорд-Хиллз, в нескольких часах езды от г. Нью-Йорк, матери заваливали начальников тюрьмы письмами с мольбами об уменьшении срока заключения и более гуманном обращении с их дочерьми (интервью с Александер, июль 1998 г.). - прим. автора).

В то время как дурно ведущие себя мальчики оказывались в суде по обвинению в тех же правонарушениях, за которые судили взрослых мужчин - например за воровство или хулиганство, - девочек наказывали более жестоко, чем мальчиков, и за более мелкие нарушения - без жертв, особенно за преступление "преждевременной сексуальности". Эта "сексуализация женской девиантности" продолжается и в наши дни, как пишет криминолог Меда Чесни-Линд. К началу 1960-х годов трем четвертям всех арестованных девочек предъявляли обвинение в "неправомерном половом поведении", регистрировали в системе как "лиц, требующих надзора", или объявляли неисправимыми - термины, рисующие в воображении эдакого часового, неусыпно глядящего в окно спальни, чтобы стеречь "неисправимую". В конце двадцатого века девочка, подобная Хезер, рассматривалась уже и как жертва, и как неисправимая. Она была одновременно и падшей женщиной девятнадцатого века, и современной шлюхой, которая "сама виновата". Для таких девочек в эру "суровой любви" наказание - перевоспитание в целях их защиты.

Юридические решения не дают ни эмоционального удовлетворения (что, вообще-то говоря, и не входит в задачи закона), ни исправления плохих ситуаций. В начале двадцатого века "законы о возрасте согласия и система ювенальных судов лишь увековечивали стигму и поддерживали наказание девочек из рабочего класса, проявляющих нестандартное половое поведение", - пишет Одем. В конце века мы видим то же самое, с тем лишь добавлением, что теперь законы наказывают и нестандартное половое поведение мальчиков, если оно гомосексуальное. Но закон увековечивает и стигму, налагаемую на поведение, не являющееся таким уж нестандартным: на "межпоколенные" отношения. На самом деле соединение более высокого, более богатого, более сильного, более взрослого мужчины с менее крупной, более юной, менее опытной женщиной - не только романтический идеал, но и норма. Исследования, проводимые с 1970-х годов, каждый раз показывают, что, независимо ни от каких законов, большинство девочек (девушек) теряют девственность с кем-то старше себя. На момент написания книги это означает, что от десятой части до четверти всех избранных любовников юных женщин - преступники.

Но главное (на что указывает Линн Филлипс) - подобные законы ничего не дают для удовлетворения потребностей в любви и совете, в экономической автономии, в уважении, социальном статусе или сексуальной субъектности, которые могут толкать некоторых девочек на такие связи, не исправляют они и возрастное и гендерное неравенство, которое не позволяет этим девочкам на равных вести со своими партнерами переговоры о безопасном сексе, беременности или деньгах и делает их уязвимыми перед домашним насилием и одиночеством.

В случае Дилана, Хезер и их семей трудно вообразить себе, что именно, если вообще что-либо, дало применение закона.

И справедливость ни для кого
[Прим. перев.: "и справедливость для всех" - слова из утвержденной Конгрессом клятвы на верность флагу США.]

Золотой осенью 1997 года Дилану Хили вынесли приговор - сначала в здании федерального суда, а на следующий день в суде штата, в краснокирпичном судебном комплексе столицы штата Провиденса. Осужденный сидел в тонких ножных кандалах и оранжевом тюремном комбинезоне, выглядя скорее ошеломленным, нежели кающимся, в то время как секретарь суда оглашал длинный список обвинительных вердиктов и наказаний подобно средневековой католической ектенье, объявляя каждый отдельный акт "фелониального сексуального нападения на несовершеннолетнюю" с соответствующим периодом епитимьи. Дилан получил от двенадцати до двадцати четырех лет тюрьмы по шестнадцати штатным обвинениям, включая двенадцать обвинений в фелониальном сексуальном нападении, плюс по двум федеральным обвинениям в пересечении границ штатов с целью заняться сексом с несовершеннолетней - на основании Акта Манна, принятого в 1915 году на гребне паники "белого рабства". После оглашения каждого пункта обвинения и наказания судья просил осужденного подтвердить, что тот понял суть вынесенного по его делу решения.

Он понял - буквально, во всяком случае. Но заявление Дилана, которое за него огласил адвокат, говорило скорее о трагедии эмоционального нездоровья и незрелости, нежели о преступном злом умысле, более о незаконнорожденной любви, чем о криминальном неправомерном поведении. "Я принимаю полную ответственность" - так начиналось заявление, в котором подчеркивалось, что оно не имеет своей целью "оправдать или преуменьшить" преступления Дилана. Но, рассказывая о своих детстве и юности, отравленных невыносимой робостью и одиночеством, искупленных девочкой, которая "дала мне возможность почувствовать себя таким счастливым, каким я не чувствовал себя никогда, [и] принесла радость в мою жизнь", он не казался осознавшим тот моральный урок, который должно было преподать его наказание. Более того (стратегическая оплошность, допущенная вопреки совету адвоката), казалось, что Дилан признаётся в том, что сделал бы это снова. По мере того как росли препятствия к тому, чтобы они с Хезер были вместе, по его собственному признанию, росла и его одержимость: "Я любил ее без ума и бежал с той, которую любил".

Первые пять лет и четыре месяца заключения Дилана послали отбывать в федеральную исправительную тюрьму усиленного режима Рей-брук в Адирондакских горах штата Нью-Йорк. Его сокамерник, который застрелил человека, отбывал меньший срок и имел более низкую "классификацию опасности", чем Дилан. Когда я навестила его в тюрьме, было ясно, что Дилан по-прежнему без ума от Хезер. Этот обычно неразговорчивый молодой человек говорил четыре часа подряд, и всё большей частью о ней. Несмотря на то что лекарства, которые он принимал, несколько умерили его одержимость, он не отказался от своего высоко-романтического понятия о любви, которая, в конце-то концов, и есть одержимая любовь. Его мать говорила мне, что в тюрьме он читает, в основном, книги самопомощи. Но когда я спросила его самого, он сказал, что его самая любимая книга всех времен - "Грозовой перевал" Эмили Бронте, которую он прочитал дважды. "Она начинает просто бредить, так она влюблена в него, - описывал он героиню романа Кэти Эрншо, чья любовь к цыгану Хитклиффу была почти демонической. - Она говорит, что будет ждать его всегда, даже несмотря на то, что он не слишком хороший парень - да он, можно сказать, просто злодей. - Тут Дилан слегка ухмыльнулся, наверное, сравнивая свою собственную неидеальную репутацию с чудовищностью этого литературного персонажа. - Даже если она умрет, смерть не остановит ее любовь; она будет его ждать". На протяжении нашей беседы Дилана будто несло от прикованной ко дну депрессии (он сообщил мне, что находился под особым наблюдением в связи со склонностью к суициду) к мечтательности без якорей. Он объяснил свой план: найти другого адвоката, который добьется отмены запрета на его общение с Хезер и сокращения срока заключения. Когда он выйдет, она будет уже в том возрасте, когда они смогут пожениться.

В то время как Дилан томился за решеткой, Хезер вернулась в школу. Похоже, для нее это было нелегко, во всяком случае в первое время. Когда в суде ее спросили, что "может измениться для тебя в школе, с соседями, с друзьями из-за того, что с тобой произошло", она, по-видимому, истолковала это как то, что сделали журналисты и родители, а не как то, что у нее произошло с Диланом. Между ним и ней ничего не изменилось, написала она. Что же касается остальных, "некоторые люди относятся ко мне хорошо, а некоторые другие называют меня шлюхой. Но в основном все просто таращатся, когда я иду по улице".

Сразу после ареста Дилана Полина Ковальски выглядела так, будто ей очень хотелось, чтобы пребывание Хезер по ту сторону закона и на самом деле было наваждением, хотелось думать, что Хезер и правда была выманена из правильной жизни злодейским взрослым, а теперь, когда злоумышленник водворен за решетку, ее девочка вернулась под мамино крылышко и ей уже ничто не должно угрожать. Она была готова предоставить Хезер некоторую ограниченную "свободу действий". Собиралась разрешить ей выход в Сеть, но только для выполнения "школьных домашних проектов": никаких чатов. Надеялась, что ей с дочерью удастся больше разговаривать друг с другом. "Хочу, чтобы она снова стала нормальной тринадцатилетней девочкой", - говорила Полина.

Однако не похоже на то, что демонизация Дилана Хили много чего нормализовала для семьи Ковальских. "Зато всё изменилось для остальных членов моей семьи, - писала Хезер в своем заявлении суду. - Они считают, что Дилан пытался меня у них отнять и использовать для секса. Поэтому теперь они гораздо бдительнее следят за тем, что я делаю, и мама считает, что должна принимать за меня все решения". Каждому родителю приходится балансировать между дозволением и надзором - и Хезер, вероятно, действительно нуждалась в большем надзоре, чем получала в семье. Но бдительность Полины, похоже, лишь еще сильнее обратила Хезер против нее. Роб утверждал в своих бракоразводных ходатайствах, что Хезер хотела жить с ним; Дилан говорил то же самое. Но когда бракоразводный процесс Ковальских достиг своего завершения в феврале 1998 года, суд постановил, что физически и юридически опека над Хезер будет осуществляться обоими родителями и она должна проводить по одной неделе с каждым из родителей попеременно.

Когда я последний раз разговаривала с матерью Дилана Лорой Бартон, ее декларации оптимизма были едва способны скрыть ее скорбь и тревогу. "Мы любим и поддерживаем Дилана", - всегда говорила она, информируя меня о его учебе, настроении и диете. Мы никогда не обсуждали вопросы его безопасности в тюрьме, где "деторастлителям" не живется хорошо. Лора разговаривала с Диланом по телефону каждые несколько дней, но редко когда могла позволить себе восьмичасовую поездку, чтобы добраться к нему на свидание. А пока она пыталась придать стабильности существованию своего сына в далеких Адирондаках, все стало более шатко в ее скромном кирпичном домике в Провиденсе. Брак Лоры с Томом Бартоном, мирным бородатым дорожным рабочим, был окончательно разрушен стрессом ареста и осуждения Дилана. Давние трещины в их отношениях расширились, и пара разошлась незадолго до десятой годовщины своей свадьбы.

Делая жертв

"Суд надеется, при любви и поддержке ее родителей и других членов семьи, что потерпевшая придет к осознанию того факта, что то, что сделал подсудимый, - неправильно, и что, когда она повзрослеет, она примет как данность, что то, что с ней произошло, было сделано с ней, а не из-за нее", - произнес нараспев судья штата Род-Айленд, вынесший приговор Дилану, пригвождая Хезер строгой полуулыбкой. По-видимому, судья счел себя обязанным исправить ощущение Хезер, задокументированное в судебных материалах, что она не жертва, что Дилан не повредил ей ни физически, ни эмоционально. Сидя в первом ряду галерки для публики между своими временно объединившимися родителями, одетая в простые подростковые джинсы, хлопчатобумажную фуфайку и подаренные Диланом ожерелья, с волосами, слегка подкрашенными в рыжий цвет, Хезер кусала нижнюю губу и глотала слезы, слушая оглашаемый приговор. Теперь она сидела и смотрела на свои ладошки, сложенные между ног, будто ее ругают.

Многие психологи считают, что реакции взрослых даже на самое настоящее сексуальное злоупотребление могут усугублять ситуацию для ребенка, как в ближней, так и в дальней перспективе. "Часто ребенку причиняется не меньше вреда тем, как система обходится с его случаем, чем травмой, связанной с самим злоупотреблением", - гласил доклад Национального центра по дурному обращению с детьми и неисполнению родительских обязанностей 1978 года. Но методы системы не стали ощутимо лучше в последующие два десятилетия, особенно учитывая факт учащения уголовных преследований взрослых за отношения с несовершеннолетними. Когда девочка испытала то, что она рассматривает как отношения любви и секса по согласию, нет ничего хорошего в том, чтобы говорить ей, что она подверглась манипуляции и виктимизации. "Внушать ей самой и окружающим, что она погублена на всю жизнь и что этот человек - гад, который только делает вид, что любит ее - это часто причиняет массу вреда", - так прокомментировал [один из таких случаев] Фред Берлин, психиатр из Университета Джонса Хопкинса, весьма уважаемый специалист по лечению сексуальных преступников.

Как можно предотвратить вред юным, а не причинять его? Как нам вообще узнать, что вредно, чтобы иметь какие-то ориентиры, направляя их в сторону счастливых и безопасных сексуальных отношений?

Первый ответ прост, говорит профессор социальной работы Университета штата Джорджия Элли Килпатрик: "Спросите их". Дайте им описать их сексуальные переживания, не навешивая на них заранее ярлык злоупотребления. В 1992 году Килпатрик опубликовала результаты исследования, основанного на тридцатитрехстраничном опроснике о детском сексуальном опыте, розданном 501 женщине, принадлежавшей к разным экономическим классам, расам и образовательным цензам. Вместо того чтобы использовать морально и эмоционально нагруженное выражение сексуальное злоупотребление, она задала им конкретные вопросы: "Сколько Вам было лет, как часто, с кем Вы занимались сексом?" "Были ли инициатором Вы или Ваш партнер?" "Какие в точности это были действия ("целовались и обнимались", "Вы показывали свои половые органы", "делали минет" и т.д.)?" "Было ли это приятно, по доброй воле, по принуждению?" "Как Вы себя чувствовали после этого?"

Килпатрик нашла, что 55 процентов ее респонденток занимались тем или иным видом секса в детстве (в возрасте от рождения до четырнадцати лет), и 83 процента - в подростковом возрасте (от пятнадцати до семнадцати лет), в подавляющем большинстве случаев с мальчиками и мужчинами, которые не были им родственниками. Из них 17 процентов ощутили этот секс как злоупотребление, и 28 процентов сказали, что он причинил им вред. Но "большинство детей и подростков, участвующих в том или ином виде сексуального поведения, находят его приятным. Они его инициировали и не чувствовали особой вины или вредных последствий", - поведала она мне. А как насчет возраста? "Мои исследования показали, что разница в возрасте - без разницы" для того, как женщины вспоминают о своих ощущениях от детского сексуального опыта, и его долговременных последствий.

Подростки часто целенаправленно стремятся к сексу со старшими партнерами, и делают они это по понятным причинам: старший человек дает им ощущение их собственной сексуальной привлекательности и взрослости, защищенности и особости; часто секс с этим человеком лучше, чем со сверстником, который мало что способен дать в плане удовольствия и навыков. Некоторые подростки роман со взрослым воспринимают скорее как спасение, нежели как виктимизацию. Как написал Райан, подросток, сбежавший из родительского дома в Миннесоту, чтобы жить в коммуне со своим взрослым любовником: "Джон - первый человек в моей жизни, который позволил мне быть тем, кем я хотел быть. ... Без Джона я был бы мертв, потому что наложил бы на себя руки". На самом деле совсем не редкость, что ребенок-"жертва" воспринимает своего "насильника" как лучшего друга, что привело к созданию нескольких чудных диагностических и криминологических речений. Уильям Прендергаст, бывший тюремный психолог и нынешний вездесущий "эксперт" по злоупотреблению детьми, например, рассуждает об "изнасиловании по согласию" и "псевдопозитивных" реакциях молодых людей на сексуальный опыт со взрослыми.

Конечно, существуют различия между полами в том, как они реагируют на ранний секс. Закон их не выдумал. Мальчики привыкли думать о себе как о "желателях" и инициаторах секса, как о стойких "игроках", легко оправляющихся после житейских "ударов любви". Поэтому среди мальчиков "самооценка негативных эффектов" секса в детстве "необычна", как явствует из проведенного психологами Брюсом Райндом и Филипом Тромовичем метаанализа национальных выборок людей, имевших такой опыт. Девочки и женщины, с другой стороны, гораздо чаще, чем мальчики, становятся жертвами инцеста и изнасилования, и гендер усугубляет любые связанные с возрастом неравенства сил, возможные в межпоколенных отношениях. Филлипс нашла, что девочки говорили о том, что вступали в такие партнерства охотно и нередко рационально, об удовлетворении тем взрослым статусом, который они из них извлекли. Но также они часто и "теряли бдительность со старшими парнями", соглашались на секс без презерватива, на то, чтобы бросить школу, порвать связи с подругами и семьями, которые иначе могли бы помогать им в случае разрыва отношений. Ее информантки старшего возраста предложили другую точку зрения, с которой можно рассмотреть такие отношения, часто говоря о своих прошлых старших любовниках уничижительно, а о своем выборе с сожалением. Филлипс указывает на то, что подобное "плохое поведение" и "задний ум" не являются исключительной особенностью отношений типа "старший-младшая". Юный любовник может точно так же изменять и с неменьшей вероятностью оставить юную женщину с ребенком и без всякой помощи.

Девушки, которых исследовала в своей книге "Пойти до конца" Шэрон Томпсон, нарисовали гораздо более позитивную картину таких романов. Немногим более 10 процентов из четырехсот девочек-тинейджеров, с которыми Томпсон собеседовала на протяжении 1980-х годов, "сообщили, что активно выбирали для сексуального опыта мужчин или женщин старше себя не менее чем на пять лет". У этих девочек "не было сомнений, что они могут отличить злоупотребление и принуждение от согласия". [В собеседовании] они представляли себя инициаторами, "настоятелями" [на завязывании и продолжении отношений] и "покидателями" в этих отношениях, ловко "перевертывающимися" между взрослой искушенностью и детской ветреностью в соответствии со своим текущим настроением или любовными целями.

Которая же история верна - свободно выбранная любовь или медоречивый обман? "Обе", - мудро сказала Томпсон, когда я задала ей этот вопрос. Филлипс, по-видимому, с ней согласна. "Вместо того чтобы постулировать, что отношения типа "взрослый-подросток" на самом деле являются формой виктимизации или что они на самом деле представляют собой беспроблемные, добровольные партнерства, - чем продолжать твердить, что желание означает согласие или что разница в возрасте означает имманентную неспособность соглашаться - нам нужно сделать шаг назад и "прощупать" нюансы отношений "взрослый-подросток" с точки зрения участвующих в них юных женщин", - пишет Филлипс. Если мы хотим обучить юных женщин, как избегать потенциально "эксплуататорских" отношений, "эти стратегии должны обращаться к [их] переживаемым реалиям, а также к тем культурным и личным ценностям, которые они сами, их семьи и их общины исповедуют в этом вопросе". Филлипс призналась в двойственном отношении к законам о возрасте согласия.

[Примечание автора: Я также задала этот вопрос видному сексологу и психотерапевту Лионор Тифер. Она ответила: "Вы должны учитывать субъективность и сферу опыта каждого отдельного юного человека. Вы не можете объяснить эти вещи универсалиями - социобиологией или социологией. Вопросы силы не устраняются" индивидуальными объяснениями, тем не менее; "они сложны". Тифер привела пример Моники Левински. "С одной стороны, вы можете сказать, что она сильна: она заставила лидера свободного мира желать ее. С другой стороны, там присутствует определенное бессилие и вытеснение амбиций" на сексуальное завоевание.]

"Сценарии всмятку"

""Сценарий жизни" - наши ожидания того, что мы будем делать сначала, что потом, что еще позже, и так далее в жизни - теперь чрезвычайно смят в США и Западной Европе", - сказала профессор педагогики Учительского колледжа Нэнси Леско в своем интервью 2000 года. Типичные представления американцев 1950-х годов - что сначала они будут учиться, затем устроятся на работу, потом женятся, потом родят детей - более не являются обязательно тем, что думают дети и подростки. "Ничто из этого более не является чем-то несомненным, - говорит Леско. - В результате смысл понятий "детство" и "взрослость" оказывается под сомнением и требует переопределения".

Такое переопределение является тонкой и непрекращающейся задачей; оно требует серьезной общественной дискуссии и никогда не будет завершено раз и навсегда. В 1800 году возраст согласия составлял десять лет по всей Америке. В 1880 году, после паники "белого рабства", когда десятилетние могли работать на фабриках по четырнадцать часов в день, он составлял шестнадцать. В 1990-х годах возраст согласия в буквальном смысле слова гулял по всей карте: в штате Гавайи в 1998 году - четырнадцать, в Вирджинии - пятнадцать, в Миннесоте и Род-Айленде - шестнадцать, в Техасе - семнадцать, в Висконсине - восемнадцать. В Нью-Гемпшире секс с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, считался незаконным, даже если оба партнера не достигли этого возраста.

Но секс - лишь один из маркеров социальной взрослости, на власть над которыми претендует закон. Возраст, с которого человек может законно пить спиртные напитки, курить, бросить школу, сделать аборт, не уведомляя родителей, просмотреть фильм со сценами насилия или секса или сесть во взрослую тюрьму, также является предметом споров, как и вопрос, должны ли родители отвечать по закону, если его нарушают их дети. Иррациональным образом, по мере того как возраст сексуальной инициации медленно понижается, возраст согласия повышается. И, в то время как "взрослый" секс становится преступлением для несовершеннолетних, именно и только в сфере насильственного преступного поведения "дети" рассматриваются как полностью зрелые: в конце 1990-х годов в Чикаго одиннадцатилетнего мальчика судили за убийство как взрослого, и на момент написания книги уголовные суды над несовершеннолетними, проводимые по взрослым законам, стали почти обыденностью.

[Примечание автора: В большинстве штатов подросткам разрешается водить автомобиль и даже вступать в брак раньше того возраста, когда им становится "можно" заниматься внебрачным сексом. В Массачусетсе на момент написания данной книги можно вступать в брак с двенадцати лет, но если кто-то, кто не является ее мужем, вставит палец во влагалище пятнадцатилетней, даже с ее прямо выраженного согласия, ему может быть предъявлено обвинение в "изнасиловании по закону". По статье кодекса штата, озаглавленной "Преступления против целомудрия, etc.", за фотографирование обнаженных ягодиц семнадцатилетней полагается до двадцати лет тюрьмы.]

Не существует четко различимого момента, в который человек становится готов принять на себя взрослую ответственность, не очевидно и то, что только совершеннолетние достаточно зрелы для того, чтобы им можно было предоставлять взрослые привилегии. Люди не становятся взрослыми в шестнадцать, восемнадцать или двадцать один год, если вообще становятся. Продолжавшееся три десятилетия исследование тридцати тысяч подростков и взрослых пришло к выводу, что в когнитивном и эмоциональном плане обе возрастные группы функционируют на среднем уровне развития, соответствующем шестнадцатилетнему возрасту (Mike A. Males, Scapegoat Generation: America's War on Adolescents (Monroe, Me.: Common Courage Press, 1996)).

Юридически "назначать" некий класс людей категорически неспособным соглашаться на сексуальные отношения - не лучший способ защищать детей, особенно если "дети" включают в себя всех от рождения до восемнадцати лет. Уголовный закон, который не может не проводить четких линий, не является подходящим способом разрешения семейных конфликтов на почве несовершеннолетней сексуальности. Однако если без таких законов невозможно обойтись, они должны делать то, что Филлипс предлагает в отношении сексуального и любовного образования: находить некий баланс между субъективным опытом и правами юных, с одной стороны, и ответственностью и прерогативой взрослых, заключающихся в том, чтобы обеспечивать их лучшие интересы, чтобы "знать лучше", с другой. Хорошим образцом разумного законодательства является законодательство Голландии.

Голландский парламент в 1990 году сделал секс с людьми в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет законным, одновременно оставив за ними право использовать установленный в законе шестнадцатилетний возраст согласия, если они сами чувствуют, что их принуждают или эксплуатируют. Родители могут подать заявление (жалобу) вопреки воле ребенка младше шестнадцати лет, но только если они могут представить Совету по защите детей убедительные аргументы в пользу того, что действуют в лучших интересах ребенка. "Это законодательство, таким образом, предоставило голландским детям в возрасте от 12 до 16 лет условные права согласия на сексуальное поведение, а власть родителей была условным образом уменьшена, - пишет Дэвид Эванс в своей книге "Сексуальное гражданство". - В то же время было признано, что все, кому не исполнилось 16 лет, уязвимы перед эксплуатацией и злоупотреблением и имеют право на соответствующую защиту. ... Общее законодательное послание здесь состоит в том, что дети старше 12 лет сексуальны и потенциально самоопределяемы и что они остаются более слабой стороной в сравнении со взрослыми и подлежат соответствующей защите, но не под автономной властью родителей".

Этот голландский закон, в своей гибкости, отражает ту самую позднесовременную "смятку" - мешанину возрастов и переживаемых опытов на заре двадцать первого века. "Если бы мы признали, что более не собираемся [проживать наши жизни] в старом порядке ... мы смогли бы перестать думать о детях и подростках как о "недостаточных", "становящихся", - говорит Леско. - Мы смогли бы начать видеть их как способных, знающих и понимающих. ... Это могло бы стать отправной точкой иного обращения с их сексуальностью".